МАГИЧЕСКИЕ "ГАЛЛЮЦИНОГЕНЫ".

[vivara2]

МАГИЧЕСКИЕ "ГАЛЛЮЦИНОГЕНЫ".

Существенную роль в камланиях шаманов играют психодислептические средства (галлюциногены).
На всей территории Сибири и Арктики издревле основным психоактивным средством был красный мухомор.
У хантов, например, камланиям предшествовал однодневный пост, в конце которого шаман съедал 3 или 7 мухоморов (иногда до 20) и ложился спать. Через несколько часов он внезапно пробуждался, потрясаемый дрожью, и объявлял, что ему сказали духи, потом снова засыпал и утром приступал к камланию.
У коряков шаманы ели мухоморы, если надо было вступить в контакт со злыми духами или душами умерших.

Красные мухоморы вызывают отравление. После их поедания возникает покраснение лица, шеи и груди, ускорение пульса, галлюцинации в виде ярких цветных пятен, чувство спокойствия, нарушения ориентировки во времени и пространстве. Уже спустя несколько минут эти явления сглаживаются. Дольше сохраняется чувство спокойствия, переходящее в состояние радости и блаженства, которое длится несколько часов.

Кстати, европейские мухоморы несколько более ядовиты, чем сибирские, и требуют большей осторожности при употреблении. Легким формам отравления сопутствует определенное оживление и спонтанность движений, как от алкоголя. При более глубоком отравлении окружающие предметы начинают казаться то очень маленькими, то очень большими, поочередно сменяется оживление и депрессия. Наевшийся мухоморов сидит спокойно и, покачиваясь из стороны в сторону разговаривает с членами семьи. Внезапно глаза его закатываются вверх, он начинает конвульсивно жестикулировать, говорить с кем-то еще, петь, танцевать.

Потом наступает перерыв, и, чтобы вернуться «оттуда» обратно, надо еще съесть мухомор.

Действие мухомора было бы сильнее, если бы алкалоид не выводился из организма с мочой. Поэтому коряки, например, считают мочу мухомороеда ценным напитком. Он обычно выпивает ее сам или предлагает другим как угощение.

Славянское название «мухомор», по-видимому, такой же описательный оборот, скрывающий тайное сокровенное название, как и «медведь», и указывает на его опьяняющую силу и священную функцию. Это «духо-мор» — гонитель злых духов.

Надо отметить, что мухомороедение было распространено не только среди шаманов, но и в самых разнообразных культах Индии. Изображения их повсеместно находят на стенах храмов. Германцы приготовляли из них напиток, который пили перед битвой, превращаясь в неистовых разрушителей — берсеркеров.

Название мухомора у уральских и сибирских народов — «панк» или «банг» — синоним иранского названия конопли. Конопля же в качестве экстатического средства широко применялась скифами. Из описаний Геродота мы знаем о крытых войлоком кумирнях с раскаленными камнями в центре шалаша. На них жрецы бросали зерна конопли и получали в облаках опьяняющего дыма экстаз, в котором вступали в контакт с духами и душами умерших.

Еще один ряд галлюциногенов связан с культовым напитком Зенд-Авесты и Ригведы — сомой или хаомой. Он обязан своим действием подобию с адреналином. Но, его культовое значение ограничилось кругом древнейших скотоводческих племен, сыгравших в истории исключительно разрушительную роль и обожествлявших силу и плодородие. Это эфедри — сок эфедры — дьявольское средство, вызывающее ощущение сексуального омоложения, возрастания физической силы и одновременно расслабляющее мышцы сердца.

В шаманской практике на американском континенте до сих пор широко используются святые (разговорчивые) грибы: пейотль, страфария и др., а также экстракты из лиан, например, аяхуаска — отвар, основной составляющей частью которого является водная лиана Banisteriopsis coapi. Этот напиток наиболее широко распространен среди встречающихся в экваториальной части Нового Света галлюциногенов, используемых шаманами.

Вот что сообщал об аяхуаске Теренс Маккенна — оригинальный мыслитель и визионер, совершивший вместе со своим братом Денисом в начале 70-х годов исследовательскую экспедицию, маршрут которой проходил по колумбийской Амазонке (целью этой экспедиции было изучение галлюциногенов, применяемых шаманами):

«Шаманы дживаро в Эквадоре принимают аяхуаску, после чего они — и любой другой, кто ее примет, — получают способность видеть некую субстанцию, про которую говорят, что она фиолетовая или темно-синяя и пузырится, как жидкость. Когда после приема аяху-аски у вас возникает рвота, вы выбрасываете именно эту жидкость; кроме того, она выступает на коже как пот. Вот эту любопытную штуку дживаро и используют в большинстве своих колдовских обрядов. Все это держится в строжайшей тайне. Очевидцы утверждают, что шаманы выливают жижу на землю перед собой и, глядя в нее, видят другие края и времена. Если верить им, природа этой жидкости полностью выходит за пределы обычного опыта; она состоит из пространства-времени или мысли, или же представляет собой чистую галлюцинацию, которая приобретает объективное выражение, но всегда ограниченное пределами жидкости».

С феноменом подобной жидкости Теренс Маккенна незадолго до экспедиции в дебри Амазонки столкнулся сам в Тибете, где занимался изучением тибетского шаманизма, носящего название «бон». Исследуя галлюциногены Тибета, Маккенна провел эксперимент: он испытал на себе действие одного из самых сильных галлюциногенов, по своему составу близкого к настоям амазонской аяхуаски. В проведении этого эксперимента вместе с ним участвовала одна его знакомая — девушка, с которой у Маккенна были дружеские отношения.

Свои переживания во время эксперимента Маккенна описал в книге «Истые галлюцинации» (Изд-во Трансперсонального Института, М., AirLand, Киев, 1996, с. 85—86): «...Внезапно я обнаружил, что лечу над землей на высоте в несколько сотен миль в сопровождении серебристых дисков. Сколько их было, сказать не могу. Я был сосредоточен на виде простирающейся внизу земли и скоро понял, что лечу над Сибирью, по-видимому, по полярной орбите, направляясь на юг. Впереди виднелись величавое Шанское нагорье и массив Гималаев, вздымающийся перед желтовато-красной пустыней Индии. Солнце должно было взойти часа через два. Сделав несколько последовательных рывков, я сошел с орбиты и выбрал место, откуда смог отчетливо различить круглую впадину — долину Катманду. Еще один рывок — и долина заполнила все поле зрения. Похоже, я снижался на огромной скорости. Вот индуистский храм и дома Катманду к западу от города, вот храм Сваямбхунатх, а в нескольких милях к востоку — ступа в Боднатхе, сверкающая свежей побелкой. Потом Боднатх стал стремительно надвигаться, превращаясь в мандалу из домов и концентрических улиц. Среди сотен крыш я отыскал свою. И в следующий же миг, влетев в свое тело, вновь узрел плоскость крыши и женщину, прямо перед собой.

Она явилась на эту встречу напряженная, совершенно неуместно одетая в длинное серебристое вечернее платье из атласа, словно извлеченное из чьего-то фамильного сундука, — такие можно встретить в лавке старинной одежды в Ноттинг Хилл Гейт. Я упал ничком, и мне показалось, что моя ладонь попала в какую-то прохладную белую жидкость — то была ткань ее платья. До этого мгновения ни один из нас не рассматривал другого в качестве потенциального любовника. Наши взаимоотношения строились на совершенно иной основе. И вдруг все обычные нормы отношений перестали существовать. Мы бросились друг к другу, и у меня возникло отчетливое ощущение, что я прошел сквозь ее тело и оказался у нее за спиной. Одним движением она стянула платье через голову. Я сделал то же самое со своей рубашкой, которая превратилась у меня в руках в изодранную драную тряпку, когда я стаскивал ее с себя. Я слышал, как разлетелись во все стороны пуговицы, как неудачно приземлившись, разбились мои очки.

Мы занялись любовью. Или, скорее, пережили нечто, имеющее весьма отдаленное отношение к этому занятию, но совершенно своеобразное. Мы оба пели и вопили, захваченные глоссолалией ДМТ, катались по крыше, качаясь на волнах набегающих геометрических галлюцинаций. Она преобразилась: трудно описать словами, какой она стала, — женское начало в чистом виде, Кали, Левкотея (Белая богиня, в греческой мифологии морское божество, в которое превратилась Ино, бросившись в море), нечто эротическое, но нечеловеческое, нечто обращенное к виду, но не индивидууму, излучающее угрозу людоедства, безумие, простор и уничтожение. Казалось, она вот-вот сожрет меня.

Реальность разбилась вдребезги. То был секс на самой границе возможного. Все преобразилось в оргазм и зримый лепечущий океан эльфской речи. Потом я увидел в том месте, где склеились наши тела, из нее на меня, на крышу струится, растекаясь повсюду, какая-то стеклянистая жидкость, что-то темное, блестящее, вспыхивающее изнутри разноцветными лучами. После видений, вызванных ДМТ, после приступов оргазма, после всего, что было, это новое наваждение потрясло меня до глубины души. Что это за жидкость и что вообще происходит? Я взглянул на нее. Я заглянул прямо в нее — и передо мной возникло отражение поверхности моего же собственного разума. Что это было — транслингвистическая материя, живой, переливающийся вырост алхимической бездны гиперпространства или порождение полового акта, совершенного в полном безумии? Я снова заглянул в темную глубину и на этот раз увидел ламу, который обучал меня тибетскому языку, — в это время он, должно быть, спал на расстоянии мили отсюда. Но в жидкости я увидел его в обществе незнакомого мне монаха; они оба глядели в отполированную до зеркального блеска пластину. И тут я понял, что они наблюдают за мной! Это было выше моего разумения. Я отвел взгляд от жидкости и от моей партнерши: настолько сильна была окружающая ее аура нечеловечности... Именно этот случай и заронил во мне интерес к фиолетовой жидкости, которую, если верить слухам, шаманы-ая-хуаскеро выделяют из кожи и используют для гадания и целительства...»

В качестве галлюциногена на американском континенте применяется также крепкий табак, используемый то в виде густого тумана, то жвачки, то дыма.

Оценивая с этой стороны духовные практики древности, надо обязательно иметь в виду две частности. Во-первых, «святой табак», «хаома», «пейотль», «страфария», «аяхуаска» или мухоморы не были продуктом ежедневного употребления до духовного распада древнего мира, а значит, и не были вредными наркотиками.

Они являлись галлюциногенами, которые связывали человека физического с человеком духовным — мостом между мелочами жизни и ее глубинным смыслом.

Во-вторых, употребляемые в определенной дозировке галлюциногены порождали отнюдь не безумный бред, а открывали в образной форме определенную правду — перспективу духовной жизни, знакомили с ее структурой и одновременно рождали ясновидческие способности. Сегодня исследователю примитивных культур уже не кажется поразительным, когда индеец Южной Америки, закрыв глаза, начинает описывать подробности расположения его дома в Европе, детали обстановки. Он знает, что это чудо порождено «неолитической фармакологией», как ее все чаще официально называют.

Многие медицинские учреждения бьются сегодня над раскрытием подлинных тайн древних наркотиков. До сих пор этому мешал сам подход к ним. Никому не приходило в голову, что суть дела — в изучении структур галлюцинаций. Еще 20—30 лет тому назад на них смотрели как на хаотический бред и не видели их скрытого глубинного смысла. Один из первых шагов к новому взгляду был сделан Шульцем еще в 1941 г., когда ему, удалось идентифицировать растение, из которого ацтеки приготовляли «ололиуку» — наркотическое вещество, которое согласно хронике конквистадоров позволяет «постигнуть все, что не может понять человеческая мысль». В 1958 г. в печати США просочились сведения об идентификации иагэ, сок которого резко усиливает психотронические (экстрасенсорные) способности, в том числе способности к телепатии, телегнозии и телекинезу. Однако результаты всех опытов содержатся в строгой тайне, как представляющие военный интерес.

Большую популярность получили в последние десятилетия записки Карлоса Кастанеды, прошедшего психотроническую обработку под руководством колдуна-майя. Эти записки, составившие серию книг, посвящены изложению его личного опыта и описанию драматических переживаний при столкновении с «магической реальностью» — жестокой и прекрасной изнанкой привычного мира, которая запечатлена в исчезающей культуре индейцев Центральной Америки, где на протяжении многих столетий магия была делом совершенно обычным и повсеместным.

Из истории известно, что при завоевании Мексики испанцами католическая инквизиция всячески пыталась искоренить магию как несомненное изобретение дьявола. Несмотря на все старания инквизиции, многие разновидности магической техники сохранились, а некоторые из них уже достаточно известны. Так, например, известна практика использования снов для поиска потерянных предметов или же практика выхода во сне из тела для дальних путешествий. По словам К. Кастанеды, «то, что мы называем реальностью, — всего лишь культивируемый социальным консенсусом один из возможных способов видения мира».

В таком случае маг, подобно гипнотизеру, создает альтернативный мир, проецируя иные ожидания и соответствующим образом манипулируя восприятием и оценкой, чтобы произвести новый консенсус. Обучая К. Кастанеду магии, его учитель — дон Хуан — дал ему новый способ видения мира. В своем интервью Сэму Кину (декабрь 1972 г.) К. Кастанеда сказал, что «то, что он (дон Хуан) называет «видением», есть постижение мира без какой бы то ни было интерпретации; это, в терминах традиционной философии, чистое «изумленное» восприятие. Именно магия является средством его достижения.

Чтобы разрушить уверенность, будто мир таков, каким он получен в описании, вы должны обучиться новому описанию мира — магическому, — а затем удерживать оба. Тогда вы убедитесь, что ни одно из этих описаний не является окончательным. В этот момент вы как бы скользите между описаниями; вы «останавливаете мир» и «видите». Вы погружаетесь в изумление, истинное изумление — видение мира без какой бы то ни было интерпретации»

На вопрос Сэма Кина, возможен ли выход за пределы ~ интерпретации благодаря одному лишь использованию психоделических средств, К. Кастанеда ответил следующее: «Не думаю... Я никогда не принимал ЛСД, но из обучения у дона Хуана я вынес убеждение, что психотропные средства используются лишь для того, чтобы остановить поток обычных интерпретаций... и поколебать привычную уверенность в адекватности восприятий.

Однако сами по себе психотропные средства не помогут «остановить мир». Для этого необходимо полноценное альтернативное описание мира. Вот почему дон Хуан обучал меня именно магии».

Далее был задан вопрос: «По-видимому, психотропные средства на какое-то время устраняют границу между «я» и миром и дают возможность мистического слияния с природой. Во многих культурах, сохранивших общности человека и природы, также предусматривалось церемониальное использование психотропных средств. Был ли Ваш магический опыт без их использования аналогичным тому, когда Вы принимали пей-от, «дымок» и «траву дьявола»?

Карлос Кастанеда: «Не только аналогичным, но гораздо более интенсивным. Каждый раз, когда я принимал психотропные растения, я помнил об этом, и у меня была, таким образом, постоянная возможность подвергнуть сомнению достоверность испытываемого опыта. Но когда, например, со мой разговаривал койот, у меня не было никакой такого рода защиты, Я не мог истолковать это каким-либо рациональным образом. Я в самом деле остановил мир, и на короткое время вышел за пределы привычной западно-европейской системы описания».

Сэм Кин: «Каково Ваше нынешнее понимание роли психотропных средств в обучении магии?»
Карлос Кастанеда: «Дон Хуан использовал психотропные средства только в начале моего обучения, поскольку я был, по его словам, слишком самонадеян и «заторможен». Я держался за свое описание мира, как утопающий за соломинку. Психотропные средства создали брешь в моей защите — системе глосс. Моя догматическая уверенность была разрушена. Это, разумеется, не прошло мне даром. Когда был, так сказать, растворен клей, склеивающий привычный мир в единое целое, мое тело было невероятно ослаблено, и потребовались месяцы, чтобы привести его в норму. Я был совершенно выбит из колеи и едва функционировал на элементарном телесном уровне».